В годовщину расстрела Мейерхольда хочу поделиться историей Зиновия
Гердта в изложении В.Шендеровича, которую очень люблю. «На дворе стоял
тридцать второй год. Шестнадцатилетний Зяма пришел в полуподвальчик в
Столешниковом переулке в скупку ношеных вещей, чтобы продать пальтишко
(денег не было совсем). И познакомился там с женщиной, в которую
немедленно влюбился.Продавать пальтишко женщина ему нежно запретила
(«простынете, молодой человек, только начало марта»).
Из разговора о
погоде случайно выяснилось, что собеседница Гердта сегодня с раннего
утра пыталась добыть билеты к Мейерхольду на юбилейный «Лес», но не
смогла.Что сказал на это шестнадцатилетний Зяма? Он сказал: «Я вас
приглашаю».
– Это невозможно, – улыбнулась милая женщина. – Билетов давно нет…
– Я вас приглашаю! – настаивал Зяма.
– Хорошо, – ответила женщина. – Я приду.
Нахальство юного Зямы объяснялось дружбой с сыном Мейерхольда. Прямо
из полуподвальчика он побежал к Всеволоду Эмильевичу, моля небо, чтобы
тот был дома.Небо услышало эти молитвы.Зяма изложил суть дела – он уже
пригласил женщину на сегодняшний спектакль, и Зямина честь в руках
Мастера! Мейерхольд взял со стола блокнот, написал в нем волшебные
слова «подателю сего выдать два места в партере», не без шика
расписался и, выдрав листок, вручил его юноше.И Зяма полетел в театр,
к администратору.
От содержания записки администратор пришел в ужас. Никакого партера,
пущу постоять на галерку… Но обнаглевший от счастья Зяма требовал
выполнения условий! Наконец компромисс был найден: подойди перед
спектаклем, сказал администратор, может, кто-нибудь не придет…
Ожидался съезд важных гостей.
Рассказывая эту историю спустя шестьдесят с лишним лет, Зиновий
Ефимович помнил имя своего невольного благодетеля: не пришел поэт Джек
Алтаузен! И вместе с женщиной своей мечты шестнадцатилетний Зяма
оказался в партере мейерхольдовского «Леса» на юбилейном спектакле.И
тут же проклял все на свете. Вокруг сидел советский бомонд: тут
Бухарин, там Качалов… А рядом сидела женщина в вечернем платье,
невозможной красоты. На нее засматривались все гости – и обнаруживали
возле красавицы щуплого подростка в сборном гардеробе: пиджак от
одного брата, ботинки от другого… По всем параметрам, именно этот
подросток и был лишним здесь, возле этой женщины, в этом зале…
Гердт, одаренный самоиронией от природы, понял это первым. Его милая
спутница, хотя вела себя безукоризненно, тоже явно тяготилась
ситуацией.
Наступил антракт; в фойе зрителей ждал фуршет. В ярком свете диссонанс
между Зямой и его спутницей стал невыносимым. Он молил бога о
скорейшем окончании позора, когда в фойе появился Мейерхольд.
Принимая поздравления, Всеволод Эмильевич прошелся по бомонду,
поговорил с самыми ценными гостями… И тут беглый взгляд режиссера
зацепился за несчастную пару. Мейерхольд мгновенно оценил мизансцену –
и вошел в нее с безошибочностью гения.
– Зиновий! – вдруг громко воскликнул он. – Зиновий, вы?
Все обернулись.
Мейерхольд с простертыми руками шел через фойе к шестнадцатилетнему
подростку.
– Зиновий, куда вы пропали? Я вам звонил, но вы не берете трубку…
(«Затруднительно мне было брать трубку, – комментировал это Гердт
полвека спустя, – у меня не было телефона». Но в тот вечер юному Зяме
хватило сообразительности не опровергать классика.)
– Совсем забыли старика, – сетовал Мейерхольд. – Не звоните, не
заходите… А мне о стольком надо с вами поговорить!
И еще долго, склонившись со своего гренадерского роста к скромным
Зяминым размерам, чуть ли не заискивая, он жал руку подростку и на
глазах у ошеломленной красавицы брал с него слово, что завтра же, с
утра, увидит его у себя… Им надо о стольком поговорить!
«После антракта, – выждав паузу, продолжал эту историю Зиновий
Ефимович, – я позволял себе смеяться невпопад…» О да! если короля
играют придворные, что ж говорить о человеке, «придворным» у которого
поработал Всеволод Мейерхольд?
Наутро шестнадцатилетний «король» первым делом побежал в дом к
благодетелю. Им надо было о стольком поговорить! Длинного разговора,
однако, не получилось. Размеры вчерашнего благодеяния были известны
корифею, и выпрямившись во весь свой прекрасный рост, он – во всех
смыслах свысока – сказал только одно слово:
– Ну?
Воспроизводя полвека спустя это царственное «ну», Зиновий Ефимович
Гердт становился вдруг на локоть выше и оказывался невероятно похожим
на Мейерхольда…»
0
